Моё летнее детство целиком прошло в себежской деревне Дедино, что в полутора километрах от латвийской границы. В деревне жили мои дедушка и бабушка: оба ветераны войны. Деревенская жизнь давала мне ту степень свободы, какую только можно было придумать при моих строгих и, в тоже время, лелеющих меня бабуле и дедушке.
Родители мои служили в закрытом военном городке, где мне на каникулах было скучно и я всегда пёрся в своё родное Дедино.
В деревне и вокруг нее находились мощные бетонные ДОТы, построенные перед самой войной и деревенская детвора с деревянными автоматами и пистолетами рубилась в них в войнушку.
В семидесятые-восьмидесятые годы прошлого века(страшно подумать, что я жил уже тогда..) в деревне проживало много достаточно молодых еще участников войны, партизан и просто людей, переживших оккупацию и отлично помнивших те страшные военные годы.
Естественно, что мы, деревенские пацаны, знали всех наших партизан и ветеранов Красной Армии поименно и искренне гордилилсь тем, что рядом с нами живут люди, победившие Гитлера.
Как это бывало тогда (да есть и сейчас), в нашей пацанской среде было свое "сарафанное" радио, которое транслировало в наши молодые бошки всякую всячину, не всегда отражающую реальную действительность.
На окраине нашей деревни жил один старик со своею старухою. Его имя я отлично помню, но здесь назову его Федором. Так будет правильно, ибо я не знаю, хотел бы он, чтобы я про него рассказывал.
Дед Федор был высок ростом, худощав, плечист и в свои преклонные годы ходил, как говорится - что лом проглотивши, т.е. держал спину прямой и грудь колесом. При такой прямо белогвардейской выправке (это не ругательное определение) иногда было заметно, что левое плечо у него все-таки немного деформировано и он слегка его оберегает. Ситуацию с плечом у деда Федора я отметил уже позже, после случая, о котором я как раз и хочу рассказать.
А, еще... Лицом дед Федор был худ, скуласт, нос крючком. Густые, растрепанные брови и постоянно присутствующая кепка с надвинутым на нос козырьком скрывали его глаза, в которые я никогда и не пытался заглянуть по причинам, о которых сейчас и расскажу.
Дед Федор был суров в общении с односельчанами, не говоря уже о нас - сельской шантрапе, постоянно сующей свои облезлые от загара носы во все щели деревенской жизни. Со взрослыми селянами дед Федор всегда почему-то разговаривал на высоких нотках своего скрипучего голоса. Мы, слышав его общение с земляками в сельмаговской (сельский магазин) очереди, всегда по-мальчишечьи негодовали, чего этот "гад" всем вечно недоволен.
А "гадом" деда Федора считала почти вся деревенская пацанва от 10-ти до 18-ти лет. Про старших не знаю, не спрашивал. А оснований для "гадского" звания у деда Федора было, по нашим бестолковым сведениям, более чем достаточно. Ибо был дед Федор в войну п-о-л-и-ц-а-е-м. Откуда мы это знали? Да ниоткуда. Много ли доказательств нужно босоногой и пустоголовой ребятне в том, что они и так знают. Или думают, что знают.
Поскольку дед Федор, как я уже сказал, был человеком злым, склочным и крикливым, мы решили, что так себя может вести только бывший полицай (другого смысла этого слова мы тогда не знали). Да и кощеева внешность деда Федора однозначно свидетельствовала в пользу нашей полицаевской версии.
У своих дедов и отцов мы, естественно, про деда Федора ничего не спрашивали. Не принято было тогда соплякам наводить справки про взрослых людей.
Таким образом, жил дед Федор в своей деревне и не знал, что мы его "разрабатываем" за его прошлые "грехи" и ждем момента, чтобы наказать за давно прошедшие дела.
Поскольку мы, несмотря на некоторую безбашенность (которую мы только могли себе позволить в начале восьмидесятых годов прошлого века), были все-таки людьми дисциплинированными, то и пакостили мы деду Федору по-детски, без малейшего ущерба его здоровью и имуществу. Т.е. - без криминала.
Пакости наши носили исключительно разовый характер и творились больше от избытка свободного времени и недостатка приключений и адреналина.
Пару раз пацаны разрисовали деду Федору его сплошной забор мелками, спёртыми из школы. Потом мы с мои друганом перелезли через этот самый забор на крышу летней кухни и через трубу бросили прямо в печку украденный мною у моего же деда-охотника снаряжённый охотничий патрон. Супруга деда Федора в этот момент готовила на этой печке еду для домашней скотины и сработавший в пламени патрон разметал всё содержимое котла с варившейся в нём картохой по всему строению. Старушки в это время в кухне не было, поэтому жертв удалось избежать. Ну не было у нас тогда ума в голове... Зато ветер там дул - будь здоров.
В следующий раз я и еще двое таких же проходимцев-бездельников закинули деду Федору в его деревенский туалет пол-пачки дрожжей. Надо ли описывать, ЧТО полезло из этого туалета наружу в жаркий июльский день? Мы после этой диверсии незаметно свалили за пределы огорода деда Федора и ходили довольные, что "полицай" наказан в соответствии с нашими возможностями и разрушительными фантазиями.
Дедушки-бабушки, папы-мамы про наши проделки ничего не знали, поскольку дед Федор, по всей видимости, никому про свои злоключения не рассказывал. Ну, а мы думали, что раз он никому не жалуется, значит знает за что ему так "прилетает".
Время шло, детство закончилось, школа тоже. Мы с пацанами разъехались по стране: кто учиться, кто в армию, кто по работе.
Я поступил в военное училище и стал бывать в своей любимой деревне один раз в году во время летнего отпуска.
В тот год отпуск между вторым и третьим курсом училища выпал у меня на июль и я, приехав домой к родителям, поволокся на вольницу к бабушке с дедушкой, в деревню. И как раз в начале июля в Дедино случился День деревни. Хороший и добрый был праздник. Народу тогда в деревне было уйма. Не то, что сейчас. В сельском клубе готовился концерт самодеятельности, были приглашены все ветераны войны, партизанского движения, работники сельского хозяйства. Молодняк, живший в деревне и приехавший на каникулы к родителям, клубился в ожидании концерта и последующей дискотеки.
Мой дед, уважаемый в деревне человек за день до Дня деревни попросил меня прибыть в клуб в курсантской форме. Мне, говорит, очень приятно будет, когда друзья-ветераны увидят, что мой любимый внук - будущий офицер.
Ну, одеть форму - дело не хитрое. Да мне и самому, если честно, хотелось тогда пустить деревенским девчонкам пыль в глаза своими погонами да шевронами. Они-то меня видели в штанах с пузырями на коленях, да в рубахе, завязанной узлом на голом пузе. А тут - фуражка и ботинки, Родиной выданные. Короче - облачаюсь я в форму и дую в деревенский клуб.
Народу там к моему прибытию поднабралось уже прилично. Ни на кого моя курсантская форма особого впечатления не произвела. Да оно и понятно. Каждый год в похожей форме в деревню возвращались из армии дембеля. Тем не менее, мой дед был очень доволен и я слышал, как он вещал своим знакомым ветеранам-односельчанам, что его Вовка доучился аж до третьего курса высшего военного училища.
В вестибюле нашего сельского клуба стоял подзадроченный бильярд, на котором мужики гоняли шары палкой от швабры вместо давно сломанного кия.
Я со своими друганами стоял и смотрел на бильярдные баталии, попутно здороваясь с входящими в клуб родителями знакомых пацанов и девчат.
Периодически в клуб заходили увешанные наградами ветераны и их вид мне был совершенно привычен. Таких солдат минувшей войны в нашей деревне было достаточно и мы, пацаны, про них знали то по рассказам наших взрослых, а то и от наших же друзей - внуков этих самых орденоносцев.
До начала концерта оставалось уже немного времени, когда в вестибюль клуба, сильно сутулясь зашел высокий старик в поношенном черном пиджаке и в таких же брюках, заправленных в хромовые офицерские сапоги. За ним вошла крепко сбитая бабулька невысокого роста в повязанном на голову цветастом платке. Я как-то сразу обратил внимание на эту пару, но пока не узнавал этих людей.
Вошедший старик помог своей спутнице перешагнуть через высокий порог и повернувшись лицом к нам, стоявшим в пяти шагах от него, снял свою кепку... Это был дед Федор со своей супругой.
И вот в этот самый момент моё курсантское сердце реально остановилось. На пиждаке деда Федора убийственным пурпуром сверкали ДВА ордена Красной Звезды, орден Великой отечественной войны, медаль "За отвагу" и еще какие-то медали, которых я не запомнил.
Вот такого позора, ребята, я с тех пор не переживал ни разу. И тот позор был самым страшным и сильным для меня. Поскольку это был мой собственный и осознанный до клеточного уровня ПОЗОР.
У меня в горле набух такой комок, что, казалось, я сейчас перестану дышать.
Выходит, что я, воспитанный своим дедом-фронтовиком олух, сознательно гадил человеку, награжденному ТРЕМЯ БОЕВЫМИ орденами.
Ребята, я, честное слово, чуть тогда не помер от стыда. Мне стало стыдно настолько сильно, что никакого настроения к дальнейшему празднику уже не было и в помине. Хотелось просто тихо свалить.
Дед Федор спокойно подошел к стоящим в стороне ветеранам, с расстановкой и немногословно поздоровался с ними и пошел внутрь клубного помещения. В мою сторону он даже не глянул. И это спасло меня от провала. Посмотри он на меня пристально из-под своих мохнатых бровей хотя бы пару-тройку секунд, я бы лишился сознания. Я не знаю, дышал я в этот момент или нет, но давление у меня было, наверно, под 200. И пульс - под 150.
На ватных ногах я доковылял до своего, увешанного наградами деда и заикаясь спросил его: - "Ааааа... дед Федор, он что, тоже воевал?". Мой дедуля, Леонтий Харитонович, не понимая причины моего блеяния, весело ответил: - "Ну, конечно воевал. Фронтовой разведчик с первого до последнего дня войны. Куча рейдов в немецкие тылы. Ранен неоднократно. Могучий старик, в общем".
Разведчик... Фронтовой... Ранен неоднократно... Вот оно, его согнутое плечо.
Я стоял и медленно ошалевал от того, что в данный момент творилось в моей башке. Я чувствовал себя такой мразью, что хоть стреляйся перед строем этих ветеранов.
Но здоровая психика не дала мне в конечном итоге впасть в истерику и я продолжил пытать своего деда дальше:-"Слушай, а чего это все в деревне говорили, что дед Федор в войну у фрицев полицаем был?".
Теперь уже у моего старика глаза округлились: - "Это кто это вам такую чушь сказал про полицая?". Я в ответ только пожал плечами понимая, что сейчас жизнь в лице деда Федора даёт мне очень важный урок, который надо учить накрепко. До судороги в мозгах.
Я пошел на концерт, которого почти не слышал. Больше всего в тот момент я боялся, что дед Федор посмотрит мне в глаза... Ведь он, старый фронтовой разведчик, всё про мои проделки может уже знать...
Концерт закончился, за ним отпуск. Я уехал в училище. Закончил и стал офицером. Армия меня многому научила. Но я до сих пор посекундно помню тот момент, когда в деревенском клубе дед Федор повернулся ко мне лицом, а его сверкнувшие эмалью ордена посмотрели мне в глаза и словно прошептали: - "Эх ты, парень..."
Когда умер и где похоронен этот достойный старик, я не знаю до сих пор... И мне даже сейчас стыдно за свою дурь по отношению к этому Герою.
Комментариев нет:
Отправить комментарий