Так мы взрослели...

Шибко умные дядьки и тётьки, которых все нормальное человечество назвало коротким словом – учёные, решили постичь, что такое Время.

Глядя на проносящиеся мимо них события через заляпанные их же пальцами очки, эти достойные люди решили, что Время, как физическая величина, имеет однонаправленный и одномерный характер. Они записали это определение в свои скрижали и давай нам внушать, что со Временем они разобрались.

Может в своих британских и иных институтах они со Временем и разобрались, но я и мои деревенские друганы, чьё босоногое детство выпало на счастливые годы восьмого десятка двадцатого века, с одномерностью и однонаправленностью выпавших нам хроник, были совершенно не согласны.

Пока время текло в одном направлении, наша пацанская хунта - загорелая, худосочная и вечно жрущая на ходу яблоки и мытую в лужах морковку, действовала сразу во всех направлениях. Причём настолько во всех, что сейчас даже странно, что мы вообще выжили и не растеряли при этом своих конечностей, глаз и прочего ливера.

Итак, жаркое лето восьмидесятого года двадцатого века, себежская земля, деревня Дедино. Олимпийская Москва скачет, бегает и плавает, а у нас - засилье тракторов и грузовиков на пыльных сельских дорогах. Сенокосы и дойки коров, заготовка силоса, подготовка к уборке зерновых. Село живет в полуавральном режиме, спит вполглаза, не забывая при этом вечерком немного бухну́ть на туманном и росистом озерном берегу.

Механизаторы, зоотехники, агрономы и доярки (при этом они ещё и чьи-то мамки и папки), крутятся с утра до ночи аки белки в колесе, подчиняясь своему жесткому алгоритму  трудовой жизни кормильцев страны.

И вот между всеми этими тракторами, комбайнами, мужиками на грузовиках и женщинами на велосипедах порхаем мы – деревенская детвора. Ноги наши босы, пятки грязны и покрыты панцирем натоптанной шкуры, которую хрен ещё проколешь какой-нибудь занозой.

В головах у нас свежий ветер неограниченной уличной свободы, а в животах густой замес из недозрелых яблок, обтёртой об пыльные штаны морковки, гороха и холодной воды, высосанной из деревенской колонки. От такого купажа в наших животах гибнут любые глисты.

Нам до всего есть дело, мы лезем всюду, даже не задумываясь, как будем вылезать обратно. Главное – успеть к вечерней встрече коров, возвращающихся с пастбища. Ибо… ибо опоздание к этому священному деревенскому ритуалу означает для нас только одно – мгновенная репрессивная акция со стороны наших родителей, а в моём случае – моей всемогущей бабушки.

Надо отметить, что домашняя корова в начале восьмидесятых годов прошлого столетия – это такое полезное и, одновременно – вреднючее животное, которое выпав из-под хозяйского контроля хоть на три минуты, обязательно залезет в чужой огород, силосную яму или в заросли империалистического борщевика, после чего её раздует и она полночи будет дристать на максимальную дальность, а вокруг неё, размахивая конечностями, будут бегать хозяева и живущие рядом соседи.

Так вот, время для нас тогда в деревне текло не равномерно и нифига не линейно. Его было то просто некуда девать, то катастрофически не хватало. Мы попадали в такие временные петли, когда нам казалось, что эти гадские коровы возвращались домой так быстро, будто они просто обошли наши дома по кругу и ни в какое поле не ходили. То, что в такие моменты солнце тоже оказывалось переехавшим на другой край горизонта, мы во внимание не принимали. Времени на реализацию  наших авантюр нам не хватало, приходилось распускать коллектив и сгрибившись  ковылять по пыльной дороге домой, конвоируя перед собой этот шерстяной шкаф с болтающимися сиськами.

Помимо нашей безбашенный ватаги в категории «от 12- ти до 16-ти», в деревне были парни и постарше. Кто-то из них закончил школу и ждал призыва в армию, некоторые – уже отслужили, но забыв при этом повзрослеть, продолжали свои игрища, иногда примыкая к нашей стае сущих малолетних лихоимцев.

В начале того дня я задержался дома выполняя какую-то важную хозяйственную задачу, которую бабуля могла доверить только мне. Мои лиходеи-ровесники уже сновали по деревенским заугольям, разыскивая в них очередные приключения на свои тыловые мягкотелости.

Совсем рядом с нашим домом стоял большой бетонный ДОТ, выстроенный перед самой войной. Сооружение было двухэтажным и совершенно заброшенным. На верхнем этаже мы с пацанами периодически играли в войнушку, оглашая его звонкую пустоту своими воплями, имитирующими автоматные очереди.

На нижний этаж мы тогда спускаться побаивались, руководимые какими-то своими страхами перед густой и черной пустотой, смотревшей на нас из уходивших вниз тоннелей.

Покончив с отработкой барщины на бабушкином подворье, я лениво шарился между грядками в огороде выискивая, чего бы такого вкусного и немытого запихнуть в свое тощее брюшко́, чтобы потом спокойно мотыляться по окрестностям не думая о жратве.

Пара крупных клубничин, вымытая тут же, в мелком пруду морковка и десяток стручков сочного гороха убедили меня в прочности моего организма и готовности к встрече со всяческой хернёй, которую мы, а в этом я не сомневался, сегодня обязательно организуем.

Но, как показали последующие события, сегодня ничего нам организовывать уже не пришлось; все было организовано без нас, причём - на несколько дней вперед.

Так вот, рядом с ДОТом, торчащим из земли прямо за нашим забором, вдруг организовалась стайка суетящихся пацанов (именно пацанов, девчонок не было) моего возраста, которые обступили двух парней старшей возрастной группы и открыв свои щербатые рты, внимательно внимали старшим, до отказа вытянув свои тонкие и прозрачные шеи. Все персоны в этой банде мне, естественно, были знакомы досконально. Не понятно было только одно - какова разрушительная цель их собрания? То, что цель была разрушительной, я ни секунды не сомневался, ибо для созидания эта категория людей ( я и сам к ней принадлежал) в таком количестве собираться не будет.

От этой группы заговорщиков допризывного возраста под предводительством двух старших (ага, старших - всего 17 лет) махинаторов пахнуло такой авантюрой, что мои ноги сами потащили меня к ним, причём я даже не стал пользоваться открытой калиткой, а просто перемахнул через забор и потрусил к ДОТу.

Дальше - картина маслом... Старшие пацаны, назовём их Пашка и Лёнька, где-то нашли совершенно целую, в краске немецкую гранату времен войны. То, что граната немецкая никому из нас объяснять не было совершенно никакой нужды - все мы смотрели фильмы про войну и форму вражеской гранаты могли спутать только с толкушкой для картошки. В то время пацаны могли попутать марки грузовиков или мотоциклов, но вот как выглядят немецкие и русские автоматы и гранаты - знали все, начиная с 10-ти лет.

Все мы были воспитаны на фильмах о войне и сами с удовольствием имитировали её, гоняя друг друга вокруг этого самого ДОТа с деревянными“шмайссерами” в руках и камнями вместо гранат.

Таким же естественным для нас было знание, что всего-то 36 лет назад прямо в этой деревне шли сильные бои с отступающими фашистами и земля еще вполне может хранить всякие шумные штучки, до которых могут добраться наши шаловливые ручки.

Короче, самые старшие из непроходимых авантюристов - Пашка и Лёнька решили бросить немецкую гранату внутрь ДОТа, чтобы она там взорвалась и порадовала всех нас сочным звуком импортного взрыва. Мы, естественно, от такого предложения пришли в дикий восторг, понимая, что как только мы услышим этот взрыв, мы сразу же станем взрослыми и умными.

Надо отдать должное нашим старшим, но безбашенным наставникам по гранатному делу; они проконтролировали, чтобы вся наша малокалиберная шантрапа улеглась на траву в 15 метрах от широкой амбразуры ДОТа и только после этого Лёнька, встав на одно колено как заправский вояка, начал готовить гранату к взрыву.

Вот он открутил от ручки предохранительный колпачок, вынул из неё длинный запальный шнур и, замерев на пару секунд, резко дернул его, после чего коротким замахом швырнул гранату внутрь ДОТа. Откуда этот проходимец знал порядок применения немецкой гранаты, я не ведаю до сих пор. Но то, что сделал он все досконально правильно - факт. Одна ошибка была допущена Лёнькой: после того, как он выдернул запальный шнур, надо было подождать пару секунд и убедившись, что из ручки пошёл дымок - бросать её. Но эту тонкость я уяснил много позже, уже в этом веке.

Итак, граната улетела в ДОТ, мы лежим, вжавшись в землю с такой силой, будто взрываться будет не граната, а полутонная авиабомба и не в ДОТе, в рядом с нами.

Лежим - ждем. Время идет линейно и равномерно. Десять секунд. Тихо. Тридцать секунд - тихо. Минута. Три. Из ДОТа ни звука.

Лёнька становиться на колени и пристально смотрит в темноту бетонного бункера, где в холодке отлеживается чужеземная граната. Ничего не происходит. Мои друганы начинают ёрзать по земле и ныть, что им уже скучно и впереди куча дел.

Через десять минут ожидания Лёнька в сердцах выпаливает:- “Отсырела, сука. Теперь уже не взорвётся. Ладно, надо её из ДОТа доставать, а то будете в войнушку там играть, вдруг наступите”.

Сказано - сделано. Лёнька - этот великовозрастный балбес (в данном случае это не оскорбление, а диагноз) лезет в ДОТ и выносит оттуда в руках НЕРАЗОРВАВШУЮСЯ гранату! Несёт её к нам, держа за длинную деревянную ручку. Мы стоим и ждём его, совершенно не вникая в то, что эта немецкая хреновина не сработала по совершенно непонятным для нас причинам, оставаясь тем не менее абсолютно опасной своей непредсказуемостью. В это время боженька наверно изо всех своих сил плевал на запал этой гранаты, чтобы тот не сработал.

И тут на сцене появляется еще один персонаж - Юрка, на год моложе меня. Мелкий проныра и хохотун. Рыжий, как фломастер.

Огорчённый тем, что шоу с гранатой не получилось и экстрим откладывается по независящим от клоунов обстоятельствам, он выносит на обсуждение нашего коллектива инженеров-взрывотехников следующий вариант: - “Пацаны, мой батя же в мастерне (сельская мастерская для техники всех видов) работает. Он дома все чинит. Давайте я ему эту гранату отнесу, он её поремонтировать может”.

Читатель, проникаешься игрой нашего ума? Чуешь, куда дело клонится?

Нам было предложено ОТДАТЬ В РЕМОНТ невзорвавшуюся гранату, которая 36 лет пролежала хрен знает где, хотя и имеет вид совершенно исправный.  Какое счастье для нашей Красной Армии, что Юрка родился уже после войны и в СССР. Родись он в двадцатые года двадцатого века в Германии, он бы фрицам все их неразорвавшиеся снаряды, мины и гранаты перечинил. И неизвестно, как бы тогда война закончилась. Хотя, конечно известно. Закончилась бы она без Юрки и нашей победой. А немецкому Юрке первая же ремонтируемая им по гарантии граната башку бы и оторвала. Вместе с его конопатыми ушами.

Но вернёмся в век двадцатый, прямо к нашему ДОТу. Итак, Юрка предлагает помощь своего рукодельного (пока) батьки в починке милой нашему сердцу гансовской гранаты. Лёнька - добрая душа, вручает эту гранатку (вместе с гарантийным талоном) прямо в шершавые Юркины ручки и мы расходимся по своим делам. Наша ушибленная без всяких взрывов банда малолетних придурков пошла шарится по деревне, а Юрка в обнимку с немецким предметом попёрся радовать своего батьку возможностью проявить себя ремонтником взрывоопасных объектов.

Прошёл день. Мы занимались своими делами, выполняли поручения родителей и бабушек с дедушками, встречали коров, купались и жрали всё, что росло на грядках или кустах.

Вечером меня внезапно пригласил на беседу мой дед-фронтовик. Поскольку история с Юркой-гранатолюбцем  уже забылась, я не видел никакой угрозы в том, чтобы поговорить со своим дедом, который, в общем-то, души во мне не чаял. Даже несмотря на то, что я периодически пиз..ил у него капсюли для охотничьих патронов.

Но в этот раз разговор с дедом был суровый. То, что беседа будет похожа на допрос, я понял сразу, как только увидел осунувшееся лицо своего Харитоновича.

Не буду передавать всех тонкостей моего общения с дедом. Скажу сразу - пиз..юлей я огреб, как фриц под Сталинградом.

По сдержанной дедовской оценке моего участия в испытаниях старой немецкой гранаты мне стало известно буквально следующее - я полудурок, каких мало. Хотя - нет, полудурков достаточно и все они в момент “испытаний” были рядом со мной у этого ДОТа. Следующее - я, с таким отношением к жизни дальше профессии тракториста не пойду, поскольку (смотри пункт первый) - я полудурок. Далее следовал краткий пересказ случаев с гранатами на войне, которые мой дед сам видел и которые заканчивались отрывами рук, голов и всяческих отростков у тех, кто относился к этим самым немецким гранатам без должной аккуратности.

Далее то, что дед пересказал уже со слов Юркиного батьки. Батяня был действительно рукодельник и почти кудесник в части починки разных механических устройств. Именно механических. Со взрывотехникой у Юркиного папашки отношения были как и у всех нормальных людей: при обнаружении - съеб..ть подальше.

И вот в тот злополучный день человек, который дал Юрке свою фамилию и даже отчество, приходит вечером домой  и что он видит? Правильно! Эхо войны. Причем поставленное прямо в центр стола в коридоре целого пока дома.

Юркин батя от такого визуального спецэффекта (граната в центре стола, да еще в доме - тот ещё видок...) впадает в глубокий ступор, из которого его выводит заботливый и внимательный сынок своим ангельским (прямо по ситуации) голоском: - “Папочка. Ребятки тут гранатку раздобыли чужестранную. Но она не взорвалась, чертяка. Помоги хорошим людям. Справь механизму вредную. Шибко нам приключений на задницу не хватает”.

Занавес.

Послесловие.

После того, как серый от ужаса батя вынес гранату из дома и утопил её в пруду, приключений у Юрки было с избытком. И в районе его тощей задницы и в других местах, куда батя смог достать вожжами.

После этого батя заглотил полстакана и пошел по деревне, поднимая родителей всех тех, кто собирался утром у ДОТа. Была организована тотальная зачистка деревни. Вся наша шайка (почему-то кроме меня, оставленного на “съедение” деду) была допрошена перекрестно и диагонально на предмет того, не осталось ли у нас еще какой херни. Были запрещены совместные гуляния и танцульки.

А Юрку после этого мы не видели две недели. И еще неизвестно, что видел сам Юрка в течение этих двух недель. Вожжами-то учили.

А мы еще думали, чего это наши родители так быстро поседели… Время….